Приготовьтесь расстегнуть ремень (unbuckle your belt)
На Рождество, среднестатистический британец употребляет
около 6000 калорий. При этом основное блюдо (main course) на праздничном столе
содержит всего 1000 калорий, а чашу весов переполняют (tip the scale) дополнительные
закуски, пудинги и алкоголь.
Современный рождественский ужин – сравнительно недавнее
изобретение (fairly recent composition), в то время как пир по поводу дня зимнего
солнцестояния (midwinter solstice) лежит у истоков цивилизации на британских
островах. Начиная с норманнских времен, элементы рождественского обеда
практически не изменились. Если вы были богаты – вы ели много мяса, особенно
павлинов и кабанов (boar). Если вы были бедны – вы могли добавить немного мяса
в вашу кашу. В лучшем случае – зажарить курицу с какими-то жутко дорогими
специями, припасенными специально для праздника (treat-day).
«Frumenty» – так
называлась водянистая (sloppy) средневековая каша, состоявшая из пшеницы,
бараньего фарша, молока, лука и смородины (currants), которую готовили на
Рождество. Кулинарный обозреватель (food writer) Флоренс Уайт называет это «старейшим
национальным блюдом Англии», и «предшественником (forerunner) рождественского
пудинга». Около 1550 года появился двоюродный брат «Frumenty», под названием «Двенадцатая ночь» – один из
самых ранних пряных пирогов. В нём запекали одну жесткую горошину и тот, кому доставался
кусок пирога с горошиной становился King или Queen of the Bean. Их обязанностями было задавать
тон праздничным мероприятиям (direct the evening's festivities).
Кстати, пироги всегда были главными (vital) компонентами
рождественского стола. Их можно было долго хранить и отсылать по почте дальним
родственникам. Представьте радость
человека, которому почтальон приносит надцатый по счету черствый (stale) кирпич
и с глухим стуком вываливает его на стол. Повар Hannah Glasse
в своей кулинарной книге 1747 года предлагала запекать в этом пироге голубя,
куропатку (partridge), курицу, гуся и индейку. И все это под хрустящей корочкой
(crust).
Пуритане не одобряли (disapproved of) Рождественские
пиршества (и какие-либо праздники вообще, как и положено пуританам), но запретить
веселье – сложно и в начале XVIII века люди снова начали отмечать этот праздник.
Индейки достигли берегов Британии в XVI веке,
и вскоре заняли почетное место на праздничном столе. Считается что, Генрих VIII
был первым монархом, который попробовал рождественскую индейку.
Его последователи (successor) на британском троне тоже
любили вкусно поесть. На Рождество 1716 года Георг II по поводу праздника съел куриный
бульон (broth), несколько куропаток, некоторое количество говядины и свинины,
индейку, язык оленя (stag's tongue), сливовый пудинг, парочку фазанов, острую
свиную колбасу (andouille) и несколько мясных пирогов (mince pies). В те
времена ещё не изобрели диетологов.
Чарльз Диккенс закрепил представление о классическом рождественском
ужине в умах британцев. На заключительных страницах «Рождественской истории» (та
самая повесть о скряге мистере Скрудже) Диккенс в красках описывает пышный
праздничный стол, на котором стоит индейка размером со школьника младших
классов и пылающий пудинг, словно «пёстрое
пушечное ядро». И эта умилительная картинка семейного благоденствия отображает не столько слезливую
викторианскую сентиментальность, сколько
веру в то, что рождественский ужин является своеобразным выражением любви (expression
of love). В конце повести один из диккенсовских героев восклицает (очевидно,
после изрядного количества выпитого глинтвейна): "Замечательная вечеринка,
замечательные игры, замечательное единодушие, за-ме-ча-тель-ное счастье!"
После этого он, наверное, упал мордой в оливье.
Рождественский ужин практически не изменился с тех пор (has
barely changed since). Эта типичная для северных народов тяга (urge) к зимним празднованиям
затрагивает что-то важное в нас, несмотря на то, что большинство из нас сейчас
не испытывают нужды в еде (never want for food). При всей своей неумеренности (surfeit)
и бесполезности, это праздничное обжорство (gluttony) является свидетельством (testament)
нашего общего прошлого, и напоминает нам о том, что целью (aim) и назначением (purpose)
пищи является сама жизнь.
Свободный перевод статьи Oliver Thring для
The Guardian
.jpg)
0 коммент.:
Отправить комментарий